Вчера в кафе я вытащила грудь, а убрать назад забыла. Взгляды обомлевших посетителей я с гордостью приписала кудрявой малышке на моих руках. И только расплатившись и выйдя на улицу, обнаружила свой позор. Но голая грудь, гнездо на голове и тапки на разные ноги — это не самое страшное. Самое страшное — это песня из мультфильма «Мама для мамонтенка». Вот где настоящее оружие массового поражения. Стоит мне услышать ее вступительный проигрыш, как слезы начинают литься из глаз совершенно бесконтрольно.
Но помимо мамонтенка есть и другие серьезные поводы пореветь. Быт кормящей женщины состоит сплошь из серьезных поводов. Мой муж надеялся, что вакханалия чувств закончится с рождением ребенка, но, к сожалению, после родов она только усилилась. Однако моей вины тут нет. Во всем виноват гормон пролактин. Я всем так и говорю, оторвавшись ненадолго от швыряния кухонных табуреток и экстатических рыданий: «Все вопросы к пролактину!»
Моя мама звонит каждый день и советует мне больше отдыхать. В ответ на мои жалобы на бессонные ночи она говорит, что сама не спит, потому что думает про трагедию апостола Петра. Потом она спрашивает, как там сюси-пусечка, и просит ее фото. Ведь доехать от «Сухаревской» до «Китай-города», чтобы посмотреть на пусю-сюсечку, для моей мамы сравнимо с преодолением межгалактического пространства в два миллиона световых лет. Она из категории современных бабушек — молодых, свободных и необремененных внуками.
Скажу честно, мне и самой далеко до идеального материнства. На курсах нам аккуратно намекали, что у грудничков в день около двадцати «пописов» и «покаков». Но то, что они происходят неодновременно, никто даже не заикнулся. А срыгивания вообще оказались приятным сюрпризом. Если еще сюда прибавить кормления, ношение столбиком, укачивание и борьбу с коликами, то остается лишь несколько часов на сон. И то не мой, а младенца. Однажды мы гуляли с мужем, я увидела тройную коляску и, мысленно сложив количество «пописов» и «покаков», ужаснулась: «Смотри, какое горе у людей — сразу трое!»
Впрочем, моя жизнь была бы не так мучительна и беспросветна, если бы не Верочка, моя подруга по фейсбуку. Верочка — тоже кормящая мама, но ее пролактин ведет себя интеллигентно, а по идеально чистой кухне летают лишь ароматы свежей выпечки и любовные флюиды. Ее семейные фото в ленте могут запросто вогнать в жесточайшую депрессию даже британскую королевскую семью. Что уж говорить о таких жертвах пролактина, как я. Само собой, у Верочки никакого гнезда. Ее волосы всегда уложены, а на лице легкий макияж. А слезы роняет она только от счастья, получив в подарок очередную бриллиантовую безделушку.
Верочка — мой кумир. Каждый вечер я ложусь спать с твердым намерением заняться с утра собой: помыть голову и подстричь ногти. Но через пару-тройку недель моя решимость потихоньку сходит на нет. У малышки режутся зубки, и она все время «висит на сисе», как бультерьер. В итоге я приноровилась. Ногти, оказывается, за пару месяцев стачиваются сами. А в душ можно заскакивать на несколько секунд ежедневно. Каждое утро я быстренько споласкиваю какую-нибудь часть тела, и к концу месяца вся чистая.
У Верочки, ясный павлик, никаких «сись» и никто на них не висит. Ее бюст — это гордость и предмет фетиша. Она неторопливо и чувственно моется в душе. И даже если ей приходится сцеживаться, то делает она это столь сексуально, что молокоотсос в ее руке покрывается испариной. Я тоже покрываюсь испариной, но не от эротизма, а от того, что малышка, решив перекусить, рвет на мне кофту в час пик в метро, и я сражаюсь с ней под гневными взглядами пассажиров метрополитена. Увы, эта часть тела мне больше не принадлежит, а является семейным достоянием, как холодильник, автомобиль или ипотека.
Если раньше в моей голове жила целая библиотека, то сейчас там только «тили-бом, тили-бом, загорелся кошкин дом» и «я люблю свою лошадку, причешу ей шерстку гладко». Я забыла все умные слова, Шопенгауэр безнадежно перепутался с Хайдеггером, но зато теперь я безупречно имитирую кошку, петушка и коровку. Недавно в одном госучреждении меня попросили написать фамилию и поставить дату, и я вдруг с ужасом поняла, что помню только фамилию участкового педиатра, а свою напрочь забыла (уж не говоря о том, какое сегодня число и месяц). Я нарисовала крестик и мило улыбнулась.
— Ничего страшного, — успокоил меня дома муж, — ты же кормишь! Потерпи еще годик.
— Годик?! Ну уж нет! С меня хватит!
Я решительно заявила, что отныне моя грудь — исключительно эрогенная зона, ну, или в крайнем случае символ плодородия! Но ближе к обеду малышка вцепилась в символ плодородия и закатила такой рев, что пришлось экстренно возвращаться в прежний образ «сиси на двух ногах». Моя мама-художница сказала, что это форменное безобразие и что грудь дана женщине, чтобы рисовать ее на великих полотнах, а для банального насыщения младенцев существует «Веселый молочник». Тут я подумала, что в общем-то неплохо, что между «Сухаревской» и «Китай-городом» расстояние в два миллиона световых лет, но вслух ничего не сказала.
Однако, если с Верочкой у меня еще есть надежда посоревноваться — хотя бы в литрах надоенного молока, то с ее полуторагодовалым сыном Бальтазаром — никакой. Бальтазар — немой укор для всей нашей семьи. Во-первых, он ест кашу, словно маленький лорд Фаунтлерой. Во-вторых, знает наизусть «Муху-цокотуху», тогда как мы с нашей малышкой до сих пор бьемся над сложным философским вопросом: как говорит собачка? — и пока, увы, его не разрешили. Но самое главное то, что Бальтазар с рождения управляется с горшком даже лучше, чем мы с мужем, вместе взятые. Такое чувство, что этот удивительный мальчик на нем и родился.
Сделав дело, Бальтазар гордо обносит гостей, демонстрируя им содержимое горшка. По этикету полагается заглядывать туда и хвалить. Больше всех восторгается Верочка. Она просит Бальтазара обнести гостей по второму кругу и при этом делает очередной блистательный фоторепортаж для фейсбука и инстаграма. Я не ставлю «лайк» горшку, так как просто умираю от зависти. Моей семье совершенно нечем похвастаться перед гостями. Наш горшок до сих пор девственно чист. И в очередной раз обнаружив, что малышка промазала, я понимаю, что за Бальтазаром нам не угнаться никогда.
Само собой, мы целый год со слезами и воплями выращиваем один-единственный зуб, тогда как у Бальтазара зубы появляются как грибы после дождя: проснулся — а зубы уже в три ряда. В свои год и два месяца он уже ест бифштекс с кровью ножом и вилкой, пока мы пытаемся совладать с жидким пюре из кабачка. После обеда весь кабачок оказывается на наших с малышкой головах. И даже почему-то на голове у нашего папы, который все кормление нервно курит на балконе. Может, кабачок — это заразно и передается воздушно-капельным путем? Встретив меня на улице, соседка неожиданно хвалит мою укладку. Я с удивлением трогаю волосы и краснею до самого «гнезда» — я забыла смыть кабачок! А ведь он был в меню еще на прошлой неделе!
Больше всего меня поражает Верочкина насыщенная сексуальная жизнь. Каждый вечер они с мужем пьют игристое вино, смотрят Тинто Брасса и целуются, пока Бальтазар, кряхтя, сам высаживается на пресловутый горшок, а потом идет в детскую читать себе сказку на ночь. С тех пор как родилась наша дочь, у нас с мужем был лишь короткий всплеск половой активности: несколько недель мы ползали вслед за деткой, опасаясь, что она ударится об пол подбородком. Но потом ручки у нее окрепли, она поползла увереннее, и с активной половой жизнью мы завязали.
Я сдуру поделилась с Верочкой, что самый сладкий секс теперь у меня случается с сырокопченой колбасой, когда я позорно жру ее ночью у холодильника. Решив взбодрить нашу интимную жизнь, она посоветовала эротический фильм, который, по ее утверждению, и мертвого подымет. Через два месяца стало ясно, что мертвые намного живее кормящих. Каждое утро я клялась мужу, что сегодня мы устроим видеопросмотр и секс-вечеринку. Но ближе к ночи решимость испарялась, в сон клонило адски. Я даже предлагала поставить будильник и хотя бы часик вздремнуть перед оргией. Но будильник, видимо, был неисправен, потому что находили мы себя уже утром — вперемешку с детьми и собаками — в причудливых позах, какие Тинто Брассу и не снились.
Тогда мы решили ознакомиться с фильмом хотя бы на быстрой перемотке, пока по очереди утрясаем дочь на ночной сон. Было так смешно, что мы несколько раз будили ее своим хохотом. Но потом я устала от мельтешения фигур на экране и беспрерывных стонов, будто бы героев фильма мучают страшные колики. Проснулась я только на финальном гортанном «ооо» и с трудом разлепила глаза — рот героини был вымазан чем-то белым. «Срыгнула», — подумала я и на автомате потянулась за салфетками. Но потом сообразила, что это фильм, мне стало смешно, и я дернула мужа за рукав. Тот даже не отреагировал. Сидел, гад, в сладком оцепенении, вперевшись глазами в экран, и даже не повернул головы в мою сторону. Я толкнула его посильнее, он всхрапнул и повалился на бок.
Через пару лет я отдам свою малышку в сад. Там она наверняка научится есть сопли, плеваться, идиотски мычать и, чуть что, кричать с выпученными глазами: «Уходи!» Нас, конечно же, посетят все виды орви и орз, а также вши, клещи и глисты, и мы будем прогонять их всей семье и даже соседям, к которым они наверняка перебегут. Моя мама будет говорить, что у меня от худобы торчит нос и я похожа на Гоголя, но, увы, не талантом, и что тощая корова еще не газель. А муж после очередной бессонной ночи будет печально вопрошать: «Когда же это кончится?!» Никогда! Сначала колики, потом зубы, а затем половое созревание.
Уверена я только в одном: Верочка так и будет сиять безмятежной улыбкой с голубой ленты фейсбука, мой недостижимый идеал и путеводная звезда в мире безумного материнства.
Автор — Лера Тихонова
